— Мам, ешь давай. Тамара, подложи ей картошки. Она сама не встанет.
Тамара молча взяла тарелку и положила пюре. Лидия Павловна сидела, уставившись в окно. Там — дворник в оранжевом жилете и свежий снег. Здесь — обед и люди, к которым она не имела отношения.
Тамаре пятьдесят шесть. Бухгалтер в прошлом, теперь — хозяйка квартиры в спальном районе. Раньше вязала по вечерам. Сейчас спицы стояли в вазе, как сухие цветы. Вместо узоров — список и график походов в аптеку.
Аркадий появился «на время» после развода.
Сначала внес чемодан. Потом — кресло. Потом — мать.
— Не забудь, — бросил он, не поднимая глаз. — У мамы давление.
Тарелки стукнули о раковину. Тамара потянулась за губкой.
— Я тебе говорил сразу мыть? — вскинулся он. — Хочу новости посмотреть.
— Так смотри.
— От твоей возни слов не слышно.
Тамара вытерла руки. Взглянула на пальцы — лак облупился. Когда она их красила? Месяц назад? Два?
Вспомнилась Зина. Прислала фотографию — стоит у моря. Рыжая, счастливая. Развелась в пятьдесят и словно сбросила десять лет. А Тамара? Ни штампа, ни свободы.
— Аркаш, может на море поедем летом?
— Куда? — он даже не повернулся. — С мамой-то?
— Можно что-нибудь придумать…
— Что именно? — он всё-таки обернулся. — Тамар, ты реалист или фантазёр? Мама еле ходит. А мне на работу надо.
— У тебя же отпуск…
— Я его на ремонт в офисе потрачу. Выгоднее.
Лидия Павловна закашлялась. Тамара подскочила, поддержала за плечи.
— Капли! — крикнул Аркадий.
Тамара метнулась к серванту. В аптечке всё по полочкам. Давление, сердце, кашель. Разложено по пакетикам с надписями – её почерк, ровный, бухгалтерский. Капли считала, затаив дыхание.
— Вот, Лидия Павловна. Выпейте.
Старушка проглотила. Взгляд тусклый, сквозь Тамару — будто та была не человек, а чайник или тонометр.
Вечером Тамара стирала. Машинка гудела. Из спальни — храп Лидии Павловны. Из зала — новости.
Аркадий возник на пороге ванной.
— Завтра с Петровичем на рыбалку. Ты не против?
Тамара удивилась. Он никогда не спрашивал.
— А мама?
— Справишься. Ты же всегда справляешься.
В голосе мелькнула теплота. Он даже приобнял её за плечи. Тамара замерла от неожиданности. Тело само подалось навстречу.
Рука Аркадия скользнула по спине и остановилась.
— Ты же сама согласилась, — шепнул он ей на ухо.
И Тамара впервые увидела правду: да, согласилась. Но не на то, чтобы быть тенью в собственной квартире.
— А если летом к морю? – Тамара поставила перед ним тарелку с ужином. — Хоть на три дня. В Анапу.
Аркадий даже не поднял взгляда.
— Душно там. И с кем маму оставить? Ты ж… моя удобная.
Слово ударило, как пощечина. Удобная. Не любимая, не нужная. Удобная — как табуретка, как половник, как вешалка в прихожей.
Это он не ей сказал. Он произнес это своей тарелке, вилке, котлете. Словно отмечал в уме — заправить машину, проверить счета, напомнить Тамаре её место.
Она молча поставила чайник. Вымыла посуду, вслушиваясь в звук каждой тарелки под струей воды. Каждая проходила через её руки, словно проверку — нужная или лишняя.
— А на майские хоть куда-нибудь поедем? — она не сдавалась. — На дачу?
— Какие майские? — фыркнул он. — Проект горит. И кому нужна эта дача с комарами и грядками?
— Воздух свежий. Твоей маме полезно.
— Ей и здесь хватает.
Лидия Павловна сидела перед телевизором. Не смотрела — просто присутствовала. Как настольная лампа. Тамара поймала себя на мысли, что и сама постепенно превращается в предмет обстановки.
Аркадий ушел в душ. Тамара вытерла стол, смахнула крошки, поправила скатерть. Все движения — точные, выверенные. Как у механизма.
Взгляд зацепился за его рубашку на полке. Выглаженную. Белую. Сколько она их перегладила? Сотни?
Рубашка вдруг напомнила: ни кольца, ни совместных фотографий, ни общего будущего. Только общий быт.
Утром — яичница для него, овсянка для Лидии Павловны. Себе — только кофе.
— Тамар, где мой синий галстук? — Аркадий возник в дверях.
— В шкафу. Левая сторона.
— А носки?
— В комоде. Верхний ящик.
Он улыбнулся. Не ей — чему-то своему.
— Что бы я без тебя делал?
Вопрос повис в воздухе. Тамара промолчала. Искал бы другую такую же. Удобную.
После его ухода она кормила Лидию Павловну. Та ела неохотно, отворачивалась. Вдруг взгляд старушки стал ясным, живым.
— Зачем вы это терпите? — спросила она внезапно четко.
— Что именно, Лидия Павловна?
— Всё это. С ним. Со мной. С собой.
Тамара замерла с ложкой в руке.
— Не знаю, — ответила честно. — Привыкла, наверное.
Старушка снова отвернулась к окну. Исчерпала свой дневной запас слов. Но Тамара услышала вопрос, который теперь бился в висках: «Зачем?»
Днём — стирка, уборка, готовка. С балкона виден двор: качели, лавочки, маленький сквер. Соседка Вера выгуливала собаку. Помахала, Тамара кивнула в ответ. Свободная женщина с собственной жизнью.
Вечером Аркадий пришел поздно. От него пахло духами.
— Корпоратив, — бросил, перехватив её взгляд. — Устал как чёрт. Ужин есть?
Тамара разогрела котлеты. Поставила тарелку.
— Чай?
— Лучше пенное, — он откинулся на спинку. — В холодильнике должно быть.
Она достала. Открыла. Налила.
Он ушёл спать, а она подошла к рубашке на полке. Коснулась рукава — и отдернула пальцы, словно дотронулась до чего-то мертвого. Десять лет она гладила эти рубашки. Десять лет готовила эти котлеты.
И вдруг поняла: ещё десять лет — и она сама станет просто удобной вещью без имени, без желаний, без права голоса. Вещи ведь не ездят на море.
Тамара складывала его одежду в чемодан.
Без слез. Без криков. Методично: свитер к свитеру, носки в ботинки, бритву.
Каждая вещь в её руках словно шептала свою историю. Вот рубашка, которую она гладила к корпоративу, откуда он вернулся с помадой на воротнике. Вот носки, купленные на её деньги. Вот галстук — подарок на день рождения, который он даже не запомнил.
Лидия Павловна не отрывала от неё глаз. Взгляд старушки, обычно мутный, сейчас стал острым, как лезвие.
— Вы… уезжаете? — голос дрогнул.
— Нет, — Тамара застегнула чемодан. — Это ваш сын уезжает.
Аркадий ворвался в комнату, торопливо поправляя галстук. Остановился, увидев упакованные вещи.
— Что происходит? — спросил так, будто это шутка, недоразумение, ошибка.
— Сбор вещей, — Тамара указала на чемодан. — Твоих.
— Не понял? — он переводил взгляд с чемодана на её лицо.
— Десять лет достаточно, чтобы понять — вещь я для тебя. Удобная. Функциональная. Бесплатная.
Он моргнул.
— Тамар, ты что творишь? А мама? Ей же помощь нужна.
— Аркадий, — его полное имя прозвучало как приговор, — это твоя мать.
— Но ты всегда… — он запнулся. — Ты же согласилась тогда.
— На что? Быть прислугой? Нянькой? — её голос не повышался, но каждое слово било точно. — Я согласилась быть женщиной, которую замечают. Но ты не заметил даже, что у меня есть сердце.
Лидия Павловна вдруг издала звук — между кашлем и смехом. Оба обернулись.
— Полчаса у тебя, — сказала старушка неожиданно твердо. Она смотрела на сына. — Собери мои таблетки.
Тамара и Аркадий застыли.
— Мам, ты о чём? — Аркадий шагнул к ней. — Ты что, тоже против меня?
— Я за себя, — просто ответила Лидия Павловна.
Тамара наблюдала, как рушится то, что она считала семьей. Оказалось — это была только работа.
— Вы хорошая, — сказала вдруг Лидия Павловна, глядя на Тамару. — Жаль только, что он к этому привык.
Аркадий метался по квартире. Хватал вещи, бросал, снова хватал. Пытался объяснять. Тамара не слушала — все эти слова она уже слышала в своей голове тысячу раз.
— Десять лет, — сказала она тихо. — Я ждала, что ты увидишь меня. Не руки, которые стирают твои носки. Не ноги, бегающие в аптеку. Меня — живую.
— Да что ты как ребенок? — он попытался обнять её. — Удобная — это же хорошо. С тобой надежно.
Она отступила на шаг.
— Кресло оставлю, — Тамара кивнула на потертое кресло у окна. — А тебя — нет.
Что-то дрогнуло в его лице — не понимание, не раскаяние. Он вдруг понял, что все эти годы жил с человеком, которого не знал. И этот человек больше не хотел его знать.
Они стояли в прихожей — он с пакетом в одной руке, с сумкой матери в другой. Она — с прямой спиной и взглядом, от которого ему стало не по себе.
Щелчок замка за его спиной прозвучал как выстрел в тишине. Тамара прислонилась к двери и глубоко вдохнула.
Квартира наполнилась звуками, которых Тамара не слышала десять лет.
Звук ламината под её босыми ногами. Шорох штор, колеблемых сквозняком. Собственное дыхание.
Она сидела на кухне с одной чашкой — с треснутым краем, любимой. Раньше эта чашка пряталась в глубине шкафа. Теперь — на столе, как личный флаг.
Телевизор молчал. Впервые за годы она могла включить любой канал, но не хотела. Тишина ощущалась как новый вкус — терпкий, непривычный, будоражащий.
Взгляд зацепился за пульт. Чёрный, затёртый до блеска на кнопках громкости и переключения каналов. Её пальцы никогда его не касались — негласное правило дома. Территория Аркадия.
Тамара взяла пульт. Пластик хранил тепло чужих рук. Она провела пальцем по царапинам от мужских ногтей.
С этим куском пластика она вышла на лестничную клетку. Три шага до мусоропровода. Железная пасть приняла подношение беззвучно. Только эхо где-то внизу отозвалось глухим стуком.
Вернувшись, она распахнула холодильник. Аркадиевы соленья, йогурты, пенное. Всё на стол. Пенное — в раковину, с шипением и пеной. Соленья — завтра соседке Вере с тремя внуками.
Звонок телефона ворвался в тишину неожиданно.
— Мам, ты как? — голос Миши, обеспокоенный, напряженный. — Аркадий звонил, нёс какую-то чушь.
— Какую именно? — Тамара присела на табурет.
— Что ты его выставила. Что с тобой что-то случилось. Что ему теперь маму к себе забирать.
Тамара засмеялась. Не нервно, не истерично — свободно.
— Мам? — растерянность в голосе сына.
— Забавно слышать. Десять лет всё было нормально, а теперь вдруг — случилось.
— Так выгнала, да? — в интонации Миши проскользнуло уважение.
— Выпрямилась, Миш. Устала быть удобной вешалкой. Захотелось стать человеком.
Тишина в трубке. Потом осторожное:
— Мам, у тебя даже голос изменился.
— Сбросила вес. Центнер с фамилией.
Они поговорили ещё немного. Миша жил в Твери, приезжал дважды в год. Обещал прилететь в выходные.
После разговора Тамара обошла квартиру. Те же стены, но словно раздвинулись. То же пространство, но не территория обслуживания — дом.
Остановилась перед зеркалом в прихожей. Что-то неуловимо менялось в лице — оно оживало.
В недрах шкафа нашлась шкатулка с косметикой. Тамара достала помаду — тёмно-вишнёвую, подаренную дочерью на прошлый день рождения. Тогда не стала — Аркадий не одобрял «размалёванных». Сейчас провела по губам, не заботясь о контуре.
Утром её разбудила не обязанность, а солнце. Никто не кашлял за стеной, не требовал кофе, не напоминал про капли. Она лежала, разглядывая потолок.
Там, где раньше висела массивная люстра с хрустальными подвесками — теперь простой плафон. Первое, что она сменила.
Тамара встала и раздвинула шторы. Солнце высветило все несовершенства — царапины на мебели, потёртости на обоях. Раньше она видела в них только недоделанную работу. Теперь — историю жизни.
Протёрла подоконник, хотя на нём не было пыли. Ладонь скользнула по прохладному пластику — и вдруг заметила: на руке больше нет кольца. Того самого, что Аркадий подарил на пятый год совместной жизни. «Чтоб не приставали», — пошутил он тогда.
Она сняла его вчера. И даже не заметила этого момента — просто в какой-то миг палец оказался свободен. Как и она сама.
Хозяйка своей жизни
В пункте выдачи заказов искали сотрудника. Тамара позвонила по объявлению на третьей неделе своей новой жизни.
— Заполните анкету, — протянула бланк менеджер Оля, лет тридцати, с яркими браслетами на запястьях. — Опыт работы?
— Десять лет бухгалтером. Потом… домохозяйкой.
Оля понимающе кивнула. Без сочувствия или жалости:
— Мне нужен человек, который умеет считать и разговаривать с людьми. Справитесь?
— С первым без проблем. Со вторым… переучусь.
В первый день Тамара нервничала до дрожи в пальцах. Форменная жилетка топорщилась на плечах. Программа казалась головоломкой. Но цифры быстро вернулись в память, а клиенты оказались куда приветливее, чем она ожидала.
— Можно упаковать без складок? — спросила женщина, получая платье.
— Я теперь сама без складок, — вырвалось у Тамары неожиданно.
Клиентка удивлённо взглянула, потом улыбнулась:
— Вот это подход! Мне бы тоже… расправиться.
Их взгляды встретились с тем особым пониманием, которое возникает между женщинами, прожившими достаточно, чтобы ценить каждый глоток свободы.
Обед — из контейнера, вечер — с книгой, утро — без спешки и чужих указаний.
Никто не хрипел из спальни. Не требовал внимания. Не напоминал, какая она неумелая и медлительная.
Первую зарплату Тамара разделила на три части: на жизнь, на новые занавески и на мечту — поездку к Байкалу. Не к тёплому морю — к самому глубокому озеру в мире.
Аркадий звонил дважды. В первый раз искал кастрюлю для своей матери. Во второй — спрашивал про зимние вещи. Она отвечала по существу. Как оператор справочной — корректно и отстранённо.
Однажды соседка Вера постучала в дверь:
— Еду на дачу картошку копать. Составишь компанию?
Раньше Тамара отмахнулась бы — дома дела, ужин, чужие потребности. Теперь кивнула:
— С радостью. Только без приказов и поучений.
— Там только земля да наши разговоры, — Вера тронула её за локоть. — То, что нужно нам, девчонкам.
Девчонкам. В пятьдесят шесть это слово звучало нелепо и правдиво одновременно.
На даче пахло антоновкой и дымком. Они работали молча, в такт друг другу. Копали, сортировали, мыли. Вечером пили чай на веранде. Говорили о детях, о книгах, о несбывшемся и о том, что ещё успеется.
— Сын зовёт к себе, — призналась Вера. — К ним перебраться. Внуки, говорит, бабушку ждут.
— Поедешь? — Тамара грела пальцы о кружку.
— Боюсь превратиться в… приложение к семье. Бесплатную няньку.
Тамара задумчиво коснулась щеки:
— Тогда условия ставь. Твоя территория, твой график, твои деньги. Не прислуга — человек.
Вера посмотрела с интересом:
— Когда успела такой мудрой стать?
— Трезвой. Десять лет была удобной вещью.
Дома Тамара позвонила сыну:
— Миш, помнишь, ты говорил про отпуск в сентябре? А что если на Байкал?
Она слушала восторженный ответ и смотрела в окно.
Когда-то ей казалось, что после пятидесяти жизнь заканчивается.
Но нужно лишь набраться смелости и сказать: «Я больше не вещь. Я — хозяйка своей жизни».
И сделать первый шаг. Навстречу глубокому синему озеру. Которое, как говорят, видит человека насквозь и отражает его настоящим.
***
Что для вас стало поворотным моментом? Когда вы поняли, что живете не своей жизнью? Поделитесь в комментариях.
***
